В предисловии к первому изданию «Посмертных Записок Пиквикского Клуба» было указано, что их цель – показать занимательных героев и занимательные приключения; что в ту пору автор и не пытался развить замысловатый сюжет и даже не считал это осуществимым, так как «Записки» должны были выходить отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он постепенно отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что касается одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня научили и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между собой более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы.
Мне известны различные версии возникновения этих Пиквикских Записок, и для меня, во всяком случае, они отличались прелестью, полной неожиданности. Появление время от времени подобных домыслов дало мне возможность заключить, что мои читатели интересуются этим вопросом, а потому я хочу рассказать о том, как родились эти Записки.
Был я молод – мне было двадцать два – двадцать три года, – когда мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для «Олд Монсли Мегезин» (позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями мистера Джорджа Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг – в то время я, да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным воспоминаниям о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и распространяемых странствующими торговцами по всей стране, – помню, над иными из них я проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни.
Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед компаньоном, представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, – его я никогда не видел ни до, ни после этого, – из чьих рук купил два-три года назад первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано первое мое вдохновенное произведение из «Очерков» под заглавием «Мистер Миннс и его кузен»; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит. По сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо глаза мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид улицы, да и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал моему посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым предзнаменованием, после чего мы приступили к делу.
Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст мистер Сеймур, и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. Подумав, я возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но отнюдь не склонен выдавать себя за великого спортсмена, если не считать области передвижения во всех видах что идея эта отнюдь не нова и была не раз уже использована; что было бы гораздо лучше, если бы гравюры естественно возникали из текста, и что мне хотелось бы идти своим собственным путем с большей свободой выбирать людей и сцены из английской жизни, и я боюсь, что в конце концов я так и поступлю, независимо от того, какой путь изберу для себя, приступая к делу. С моим мнением согласились, я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя – сей последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая нас смерть мистера Сеймура, – до выхода из печати второго выпуска, – привела к незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан в тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок сохранился до самого конца.
С большой неохотой я вынужден коснуться туманных и бессвязных утверждений, сделанных якобы в интересах мистера Сеймура, будто он принимал какое-то участие в замысле этой книги или каких-то ее частей, о чем не указано с надлежащей определенностью в предшествующих строках. Из уважения к памяти брата-художника и из уважения к самому себе я ограничусь здесь перечислением следующих фактов:
Мистер Сеймур не создавал и не предлагал ни одного эпизода, ни одной фразы и ни единого слова, которые можно найти в этой книге. Мистер Сеймур скончался, когда были опубликованы только двадцать четыре страницы этой книги, а последующие сорок восемь еще не были написаны. Никогда я не видел почерка мистера Сеймура. И только один раз в жизни я видел самого мистера Сеймура, а было это за день до его смерти, и тогда он не делал никаких предложений. Видел я его в присутствии двух человек, ныне здравствующих, которым прекрасно известны все эти факты, и их письменное свидетельство находится у меня. И, наконец, мистер Эдуард Чепмен (оставшийся в живых компаньон фирмы Чепмен и Холл) изложил в письменной форме, из предосторожности, то, что ему лично известно о происхождении и создании этой книги, о чудовищности упомянутых необоснованных утверждений и о явной невозможности (детально проверенной) какого бы то ни было их правдоподобия. Следуя принятому мною решению быть снисходительным, я не буду цитировать сообщение мистера Эдуарда Чепмена о том, как отнесся его компаньон, ныне покойный, к упомянутым претензиям.
«Боз», мой псевдоним в «Морнинг Кроникл» и в «Олд Монсли Мегезин», появившийся и на обложке ежемесячных выпусков этой книги и впоследствии еще долго остававшийся за мной, – прозвище моего любимого младшего брата, которого я окрестил «Мозес» в честь векфилдского священника; это имя в шутку произносили в нос, оно превратилось в Бозес и уменьшительно – в Боз. Это было словечко из домашнего обихода, хорошо знакомое мне задолго до того, как я стал писателем, и потому-то я выбрал его для себя.
О мистере Пиквике говорили, что, по мере того как развертывались события, в характере его произошла решительная перемена и что он стал добрее и разумнее. По моему мнению, такая перемена не покажется моим читателям надуманной или неестественной, если они вспомнят, что в реальной жизни особенности и странности человека, в котором есть что-то чудаковатое, обычно производят на нас впечатление поначалу, и, только познакомившись с ним ближе, мы начинаем видеть глубже этих поверхностных черт и узнавать лучшую его сторону.
Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не замечают разницы (а иные ее не заметили, когда только что появились в печати «Пуритане» между религией и ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между смиренным почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы Писания – но не духа его – в самые банальные разногласия и в самые пошлые житейские дела, – пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира направлена всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее: в этой книге последнее явление изображено в сатирическом виде, как несовместимое с первым (что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с ним, как самая губительная и зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом обществе, – где бы ни находилась в настоящее время ее штаб-квартира – в Экстер-Холле , или в Эбенезер Чепл , или в обоих этих местах. Пожалуй, лишнее продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда уместно протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о которых глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой категорией людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько, чтобы ненавидеть, и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.
Наталья Громова. Литературовед. Родилась в 1959 году в Приморском крае. Работала в Государственной исторической библиотеке. Закончила философский факультет МГУ. Работала в редакции литературы издательства «Советская энциклопедия». С 2000 по 2009 год издано несколько книг Натальи Громовой, среди них: «Достоевский», «Узел. Поэты: дружбы и разрывы. Из истории литературного быта 20-х-30-х годов», «Эвакуация идет…», «Распад. Судьба советского критика». Член Союза писателей Москвы. В настоящее время - старший научный сотрудник Дома-музея М. И. Цветаевой в Москве.
Мистер Пиквик против господина Чичикова
1
В 1836 году по просторам России, изборожденной тоскливыми, на взгляд путешественника, дорогами, по которым если ехать, то уж непременно куда-нибудь да приедешь, начал разъезжать по собственной надобности небезызвестный господин Чичиков. Он был человеком основательным, ухоженным, плотным на вид. Господин Чичиков возник и начал свое путешествие по России в 1836 году, хотя книга вышла в свет только в 1842 году.
В то же самое время в далеком туманном Альбионе отправился в путешествие вместе со своими верными друзьями маленький, кругленький, добродушный человечек - мистер Пиквик, - о чем и сообщил первый выпуск журнального издания «Пиквикского клуба», вышедший 31 марта 1836 года.
Казалось бы, что особенного может быть в таком совпадении: два писателя - один русский, другой английский, Гоголь и Диккенс, отправляют двух важных господ путешествовать по своим странам по их личной надобности? Да и страны эти столь различны, что рядом их поставить просто невозможно. Для России - Англия просто пылинка, словно жалкая губернишка, затерявшаяся на российских просторах. Но это только на первый взгляд, а если вглядываться пристальнее, то можно заметить удивительные вещи. Поставленные рядом две эти страны, два этих писателя и два важных господина начинают вдруг неожиданно и ярко проявлять те свои особенные свойства, которые в суете повседневности обычно бывают стерты и неразличимы.
Оттого-то поиск сходств и отличий в обыденной жизни разных сторон света и есть главный двигатель пилигримов и странников.
Всякое путешествие, по представлению наших авторов, должно начинаться с колеса или животного, это колесо вращающего. Собственно,
глубокомысленный анализ свойств колеса и начинает поэму «Мертвые души». Кучер Селифан, а также три лошади - Гнедой, Заседатель и Чубарый, запряженные в бричку господина Чичикова, обернувшуюся под конец птицей-тройкой, занимают в повествовании едва ли не столько же места, сколько и главные герои. Уотермен, специальный слуга на стоянке карет, который поит лошадей, и потому так называющийся (от слова «вода»), - английский собрат наших мужиков, раздумчиво беседующих о том, доедет ли колесо до Казани или не доедет, объясняет мистеру Пиквику, что лошади сорок два года и она так слаба, что если ее распрячь, сразу валится на землю, и только благодаря паре огромных колес, которые катятся на нее сзади, вынуждена бежать.
Столь примечательные философы из народа, обитающие на дорогах России и Англии в середине прошлого века, вовсе не случайны: жизнь дорог и в Англии, и в России соткана из множества анекдотов, шуток, потому зеваки, кучера, возницы и прочие обитатели дорог являются при начале пути что господина Чичикова, что мистера Пиквика как бы некими символическими провозвестниками всех грядущих приключений наших героев.
Вслед за кратким умозрением знатоков о колесе и о животном, сие колесо вращающем, на страницах одного и другого произведения мы встречаем подробное и серьезное описание города и его окрестностей. Глаз путешествующего останавливается на самых незаметных деталях. «Главное, что водится в этих городах, - пишет мистер Пиквик, - это, по-видимому, солдаты, матросы, евреи, мел, креветки, офицеры и портовые чиновники (…) Улицы имеют оживленный вид, чему, главным образом, способствует веселый нрав военных». Это о Ротчестере, Страуде, Четеме, Бромтоне.
Ему вторит русский наблюдатель. Чичиков нашел, «что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных (…) Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами…» И так далее. Главное в описаниях двух городов - это оптический обман. Зачем, собственно, выезжать из дома, чтобы все это увидеть? Не видеть бы вовсе!
То, что Пиквик путешественник, - для такой страны, как Англия, очень существенно. Да и роман о Пиквике и пиквикистах, их путешествиях и приключениях на дорогах близ Лондона, - это пародийно уменьшенное движение английской нации по просторам всего мира.
Три креста на гербе Великобритании, соединяющие собственно Англию, Шотландию и Ирландию, лучами направлены во все стороны света, во все уголки земли. Англия, омываемая морями, с древних времен с огромным любопытством всматривалась в другие миры. Английского путешественника можно было встретить в любых уголках земли, не случайно один из самых знаменитых романов о Гулливере и о Робинзоне Крузо именно английские. Известна история о некоем англичанине, которого наши русские путешественники Врангель и Матюшкин встретили на Чукотке, куда он забрел, пройдя всю Россию, и тем самым невероятно поразил местных жителей.
Пиквик с его непомерным любопытством, с трогательным удивлением от всего происходящего, да еще с его размышлениями вслух о «превратностях человеческой судьбы», - это и есть оживший, неуемный дух британца, то своекорыстно, то бескорыстно исследующий многообразие мира. Открывается ли это многообразие в речах мошенника или попутчика по дилижансу, пиквикисты одинаково аккуратно записывают любые странные сведения о мире, услышанные от встреченных ими людей.
Но Англия не просто посылала в путешествия свободных граждан своей страны. Во всех частях света Англия имела колонии и всегда чувствовала разрыв между жизнью - там (это могла быть Индия, Австралия, Трансвааль и прочее) и жизнью у себя на острове. Люди, возвращавшиеся оттуда, обычно спустя довольно продолжительное время несли новые знания, культуру, религию, странности, которыми окрашивалась их жизнь. Все помнят рассказ Конан-Дойла «Пестрая лента» о страшном герое, который привез из колонии диких зверей и змей и использовал их для убийств. Вся английская литература полна людьми с загаром и тайной их жизни там. Таинственная двойственность соотношения сокрытой своей жизни в колонии и явной жизни в метрополии определяет состояние духа этой страны, в которой существуют как бы две силы: центробежная с точкой - «холодным домом» - Англией и центростремительная - с разбегающимися лучами креста во все края земного мира.
Джером Джером как-то заметил: «Многие уверены, что все счастье людей - в пространстве, то есть чем обширнее страна, тем лучше в ней жить. Воображают, что самый счастливый француз не может равняться с самым неудачливым англичанином, потому что Англия обладает гораздо большим количеством квадратных миль, чем Франция. А каким жалким по этой теории должен чувствовать себя в сравнении, например, с русским мужиком швейцарский крестьянин, глядя на карту Европейской и Азиатской России!
Счастливые жители Лондона в холодные туманные дни могут согреваться мыслью, что в Британской империи никогда не заходит солнце. Сам лондонец видит солнце очень редко, но это не мешает ему считать себя одним из собственников солнца, так как он знает, что оно начинает и заканчивает свой день все в той же Британской империи, составляя, так сказать, ее особую принадлежность…»
Чудным образом растекающаяся по поверхности земли Россия, Русь - земля не для путешествий и путешественников. По ней долго и уныло едут помещики в свои поместья, мечутся дельцы или мошенники типа Чичикова, его, так сказать, племянники - искатели легкого наследства. Но народ по ней не разъезжает. Он ходит, странствует от монастыря к монастырю, неся то туда, то сюда какие-то полусказочные сюжеты о тридевятых царствах, о доле и недоле, о правде и кривде, - все это надо отыскать, найти. В России за правдой надо ходить, ее надо искать, как это делали близкие нашему сердцу мужики из поэмы «Кому на Руси жить хорошо». В русском сознании путешественники - это или бездельники, или очень богатые люди, путешествовать могут только «с жиру». Поэтому наши классические литературные герои отправляются в странствия, убегая от нравственных мук, как Онегин после дуэли с Ленским. Либо же как Печорин - на Кавказ, дабы найти своему холодному сердцу какое-нибудь развлечение среди экзотической природы и экзотических же ее жителей. Путешествуют русские люди или за границу, или в далекие области севера - к границам Аляски, на Тян-Шань - куда-нибудь неподалеку от основной территории, для того, чтобы еще и еще прирастить это огромное существо новыми и новыми землями, которые и переварить-то бедная страна не в состоянии. Но если сравнивать Русь с тем же туманным Альбионом, то стоит все же отметить, что центральную точку, где располагался бы Дом, обнаружить не так просто. Можно, конечно, вслед за Мариной Цветаевой сказать: «Москва - такой огромный странноприимный дом, всяк на Руси бездомный, мы все к тебе придем». Но судьба самой Цветаевой доказала, что поселиться, найти угол в самой Москве оказывается невозможно: в XX веке Москва стала исторгать из себя странников. Углы, что петербургские, что московские, не превратились в Дома.
Россия давно уж не знает (если не забыла вовсе), где она реальная, а где написанная. Так и живет здесь большинство людей, обреченных на мечту о птице-тройке, которая не сегодня-завтра откроет нам свою тайну. А если - не откроет? Правда и то, что Россия от века не стремилась обрести устойчивость и покой, а следовательно - Дом (иными словами, состояться как Дом). Напротив, о Доме сразу же начинали ностальгически вспоминать, - не успев даже его как следует потерять, - и Тургенев с его «Дворянским гнездом», и Толстой с «Детством», безнадежно согласившись с тем, что он навсегда утрачен. А потом волна становилась все мощнее и мощнее, и так вплоть до «Вишневого сада». Гоголь же - Дома не имущий, да так никогда и не обретший - просто отсекал от жизни эти дома, домишки, поместья, оставляя нас как перволюдей лицом к лицу с голым, необжитым от моря до моря пространством, по которому носится русская тоскливая песня…
Господин Чичиков едет в своей бричке по длинным дорогам России, чтобы получить у разных помещиков за небольшие, в сущности, деньги мертвые души. А приобретя «крестьян на вывод», он купит себе под них именьице, где-нибудь в Херсонской губернии. Собственно, обман, который осуществляет Чичиков, - и не обман вполне. Кого он обидел, кому навредил? Мелкий, совсем мелкий мошенник, а вовсе никакой не Наполеон. Но незатейливую историю о странствии по России Гоголь обернул ужасной, апокалипсической притчей о земле, населенной сплошь мертвецами. Мертвецы ходят, пьют, едят, но однако на самом деле - это не люди, а сплошь ожившие вещи. Ожившее тряпье - Плюшкин, ожившее полено - Собакевич и так далее.
В отличие от гоголевского героя, странный джентльмен по имени Пиквик называл себя «наблюдателем человеческой природы» и привносил в представление об Англии как о стране холодной и чопорной, населенной расчетливыми и исключительно прагматическими личностями, нечто иное. Стремление его - самое бескорыстное. Он и его друзья, образовавшие из своего сообщества некий Пиквикский клуб, путешествуют с той единственной целью: «наблюдать и исследовать людей и нравы, а также картины местной жизни или пробужденные ими мысли».
Пиквик и его друзья собирают сведения о людях, их странностях, их глупостях, даже подлостях, но все, кого они встречают, пусть и слабые, но живые люди. Гоголь же при помощи Чичикова создает вторую российскую кунсткамеру уродов, заключенных, словно в колбы, в соответствующие главы. Как уж тут не вскричать, не взмолиться, не воззвать к Руси с вопросом: что же пророчит ее необъятный простор? Не вся же она населена подобными чудищами, быть может, народ прячет в недрах своих тайных богатырей, тайных героев? В действительности народ прятал от Гоголя живые души и так далеко их спрятал, что понадобилось целое поколение русских писателей, которому предстояло расколдовать мертвые души, вдохнуть в тряпичных людей типа Башмачкина живую, теплую душу Девушкина. Но Гоголь оставил народу веру в свое тайное предназначение, в то, что русская птица- тройка лихо несется над всеми землями, а прочие народы должны расступаться, сторониться и «давать ей дорогу», ибо не знают ее великой тайны.
Можно предположить, что для Англии - основное свойство страны заключено в людях, ее населяющих. Потому и говорят, что странна не страна, а люди в ней странные - люди, полные всяких чудачеств, всяких странностей (тут надо будет сослаться на Карамзина с его письмами русского путешественника). Идея же России не в нас самих (или не только в нас), а скорее в пространстве-времени этой конкретной земли, по которой мы все ходим, на которой живем.
Если же спуститься по родовому древу каждой из стран к ее корням, иначе говоря, к архетипам и к мифологическим образам, то именно там, скорее всего, и откроются начала таких подходов. Главная тема кельтских, то есть праанглийских мифов - это история благородных рыцарей, восседающих вокруг некоего Круглого стола. Вот вам и прообраз всеобщего парламента, объединенной ли Европы, Организации ли Объединенных Наций - сравнения можно продолжать. Круглый стол возглавляет король Артур, а возле него сидит прекрасный рыцарь Ланселот и еще сто пятьдесят рыцарей. На этом столе мог размещаться святой Грааль - чаша, в которую была собрана кровь из ран Иисуса Христа. Святой Грааль исчез из-за людской греховности и, вернее, из-за греховности самих рыцарей. С тех пор поиск Грааля - главная цель и главное испытание людей.
В русском фольклоре если и есть достойный человек, то это или Иванушка-дурачок, или младший брат, притесняемый, как правило, своими старшими братьями. Русский сказочный герой обычно очень одинок и вынужден сражаться со всякой нечистью, обитающей в лесах, на болотах и повсюду на обширных пространствах нашей родины. Вообще есть определенное различие в том, как взаимодействуют герои кельтских мифов с потусторонним миром и как это происходит у героев мифов отечественных. Природный мир русской сказки и мифа и есть мир потусторонний реально, а потому и в поисках чудесного нет необходимости куда-то переходить, искать область чудесного: все здесь же, рядом - в лесу, на болоте, в реке, и любой ночью могут прийти с того света любые предки. С детства нас окружают жуткие сказочные образы. Возможно, оттого так легко и воспринимается нами необычное, фантастичное название поэмы Гоголя - «Мертвые души».
У богов, фей, эльфов, великанов древних кельтов есть свой мир, который тоже разделен перегородкой. Перегородкой достаточно тонкой, но она все-таки есть. Рыцари или засыпают и тогда путешествуют по инобытию, если дело происходит в бытие реальном, для этого в реальности надо пройти через узкий мост, спуститься в пещеру или же в колодец, где спрятаны сверкающие подземные небеса, или же, наконец, в чистилище. Все это подразумевает необходимость совершения какого-то целенаправленного действия. И любой рыцарь, отправляясь туда - во все эти «пропасти земли», в героическое по ним путешествие, - знал, что идет на подвиг аналогичный и во всем сообразный крестовым походам в Иерусалим. С русским же героем дело обстояло несколько иначе - у него испытания начинались уже за околицей или на первом же перекрестке.
Можно ли сказать, что герои двух знаменитых романов выражают истинные черты своего народа? Зачем мы смотрим на Англию и Россию их глазами? Разве Пиквик похож на холодного, замкнутого англичанина? Вот и Карамзин, путешествуя по Европе в конце XVIII века, писал о характере англичан: «Русское мое сердце любит изливаться в искренних, живых разговорах, любит игру глаз, скорые перемены лица, выразительное движение руки. Англичанин молчалив, равнодушен, говорит, как читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных стремлений, которые потрясают электрически всю нашу физическую систему». Разве Пиквик такой? Наоборот, Пиквик удивительно доверчив; настолько доверчив, что он становится жертвой судейских крючкотворов и попадает в тюрьму.
А Чичиков? Разве он выражает наш национальный характер? Как же можно, чтобы главный герой русского романа был расчетливым, практичным, хитрым и совсем недобрым? Конечно же, это герой не нашего романа… Мало того, он еще и занимается совершенно невероятным для русского человека делом - скупает мертвые души! Все происходящее не имеет отношения к реальности, все описываемое в поэме преувеличено, фантастично. Или, может, скажете, что и Хлестаков, и городничий - тоже истинно русские национальные типы? Нет, тут уж, пожалуй, явная ошибка.
Англия смогла увидеть себя со стороны глазами смешного толстого человечка - правнука шекспировского Фальстафа, который расколдовывает своим юмором сухих джентльменов и строгих леди, занимающихся хозяйством, предвыборной борьбой, охотящихся за богатыми избранниками и упивающихся собственной глупостью. Мистер Пиквик, словно тугой волейбольный мяч, отскакивает от всех традиционных английских типов, от классических положений, все и вся обращая в пародию. Даже нежно любимые Англией романтики «озерной школы» превращаются на страницах романа в унылых поэтов, воспевающих болотных лягушек.
А Чичиков? К сожалению, он плоть от плоти России, он с нее кормится; можно даже сказать, кормится ею. Кормится ее землями, душами, живыми и мертвыми, дает-берет взятки, надувается до огромных размеров русского чиновника. Столетиями исторгает из себя их Россия, но тщетно. Чичиков, городничий, Хлестаков обитают в России по-прежнему. Гоголь мечтал о том, чтобы мертвое переплавилось в живое, чтобы его герои странным образом преобразились. Но необычность русского бытия состоит в том, что, за счет ли огромных пространств то ли еще почему-то, здесь не происходит возвышения и переплавки человеческих душ, о которой так мечтал Гоголь. Мертвые и живые души сосуществуют друг с другом, иногда вступая в борьбу. И когда торжествуют мертвые, они пишут доносы, устраивают погромы, служат любой, самой фантасмагорической власти. Русский чиновник - взяточник и мошенник - неистребим. Думается, что именно он носится птицей-тройкой по нашей грешной земле, а мы шарахаемся от его троек, «Мерседесов», а то и вовсе небесных колесниц-вертолетов.
2
Диккенс против Гоголя
Бурное время королевы Елизаветы подарило Англии Уильяма Шекспира. Время домовитой долгожительницы королевы Виктории дало Чарльза Диккенса. Англия времени Чарльза Диккенса, т. е. почти с начала и почти до конца XIX века, вовсе не была благополучной страной, населенной благополучным народом. Англия мучительно вступала в индустриальный капитализм, с его жестоким обращением с женщинами и детьми, грязными фабриками и приютами, страшными гулкими и мрачными лондонскими доками и измученными рабочими, каторжниками на болотах и гибельной долговой Ньюгетской тюрьмой. Диккенс еще маленьким мальчиком познал все темные и страшные стороны своей страны. Его отец сидел в тюрьме Маршалси, и мальчик посещал его там; в десять лет он был вынужден пойти работать на фабрику ваксы. Уже с детства мальчик острее всего пережил бесприютность. Поиск Приюта, Дома в жизни, в книгах, в издаваемом им журнале «Домашнее чтение» и стал главным направлением всей его жизни. Он жаждал невероятного - согреть каждого заброшенного ребенка, каждого несчастного человека на этом продуваемом всеми ветрами острове. Он желал каждого наделить очагом, Домом. Обитая на острове с «холодными домами», среди таких же холодных соотечественников, он мечтал согреть Англию. И, можно сказать, согрел ее тем, что создал культ английского, а потом и евро-американского Рождества.
Диккенс - писатель, ставший своеобразным гербом Англии, был в то же время и самым неанглийским англичанином - живо эмоциональным, очень пластичным, отзывчивым, живым и страстным. Именно он создал несметное количество смешных, фантастических, невероятных героев: карликов, горбунов, кривых старых дев, вечно пьяных молодых докторов, механических клерков, красноносых проповедников, толстых дам, занимающихся благотворительностью, и море других героев. Конечно же, ему очень помогала та почва, на которой он жил: англичане всегда славились чудаками и чудачествами. Ему вечно не хватало читателей, хотя по тем временам у него их было невероятно много. Он ездил по всей земле и читал, читал перед огромными аудиториями отрывки из своих романов. Он хотел видеть, как отзывается его слово, и ему удавалось это увидеть.
Как только его стали переводить на русский, он превратился в самого популярного в России писателя, заслужив вскоре странное звание самого русского из английских писателей.
Россия все вбирает, все впитывает. Каждое слово о себе она принимает столь глубоко и серьезно, что едва ли, так сказать, не оборачивается, превращается, как в сказке, каждый раз в ту страну, которую наилучшим образом создадут в Слове. Оттого и возникает в русской культуре столь безумный эффект двоящегося Петербурга, не то реально стоящего на земле, не то созданного русскими писателями.
Подобно Диккенсу, у которого все дальнейшие взаимоотношения с «холодным домом» - Англией начинаются с истории его детства, многое во взаимоотношениях Николая Васильевича Гоголя с миром, Россией и людьми начинается с его детства в Малороссии.
Родившийся у очень юной матери, Гоголь был слабым и больным ребенком. К воспоминаниям его матери давно принято относиться с большим подозрением. Она считала своего сына непревзойденным гением и поэтому была уверена, что он изобрел паровую машину, железную дорогу, да и все другие достижения прогресса должны быть непременно связаны с его именем. Необычность и странность преследуют его с раннего детства. Маленьким мальчиком он утопил кошку: ему не понравилось, как она мяукает, а потом горько раскаивался в содеянном поступке. Кроме того, он очень часто, учась в лицее, дабы избежать наказания за проказы, притворялся безумным и отправлялся в местную больничку. «Гоголь взбесился!» - кричали его соученики, а он очень артистично бился на полу, кричал и пускал изо рта пену. Письма Гоголя к родным поражали последующих исследователей постоянным обманом и мистификациями; он придумывал жизнь, ситуации, события. Пожалуй, Россия была для него такой же загадкой, как и его собственная невероятная душа. Удивительно, что Гоголь, столь обласканный в детстве, во всю остальную жизнь абсолютно бездомен, как бездомны и его главные герои. «Мне бы дорога теперь, да дорога в дождь, в слякоть, через леса, через степи, на край света».
Гоголя и его героев манят роли, смена масок, положений; они крутятся на проволоке, словно ярмарочные актеры, а Россия, замерев, смотрит, какие антраша выделывают писатель и его знаменитые персонажи. Он хотел разгадать Россию, но она была и его мукой, он бежал из нее, стремился в свой солнечный, светлый, древний Рим, так, что его не могли остановить ни хлопоты по устройству сестер, ни мольбы друзей. В холодном, сыром Петербурге у Гоголя болели зубы, нос, его охватывали приступы меланхолии. В каждом письме из России он пишет, как мечтает покинуть эту противную, гадкую землю, которая ничего не понимает в том, что истинно происходит в его душе. Но каждое его слово все - от либералов до самого государя Императора - ловили с умилением. Сатирика, обличавшего нравы своей страны, умоляли остаться, власть постоянно ссужала его деньгами. И это в то же самое время, когда за невинные собрания молодого Герцена ссылали в Вятку. Гоголь же свободно пересекал границы России туда и обратно, важно объясняя и из далекого Рима нечто о русском богоизбранничестве. Гоголь обиделся на первых зрителей «Ревизора». Они не так и не там смеялись, они вообще ничего не поняли, его охватила ужасная тоска, и он решил наказать Россию своим отъездом. И тут в первый раз прозвучало: «Пророку нет славы в отчизне».
Известно, что он очень мало видел Россию, недолго жил в Петербурге, в Москве - остановками, по губерниям только проехал, увидев их из окна своей кареты. Наверное, потому и вызывал Гоголь у многих людей сомнение в том, что он национальный русский писатель и выразитель некой потаенной русской души. Скорее уж причудливого русского кошмара, фантасмагорически отраженного в кривом зеркале пространства. Хотя многие скажут, что не в кривом, а в самом идеальном зеркале. Белинский вообще назвал Гоголя «Колумбом натурализма», т. е. считалось, что он как никто воспроизводит именно действительность. Но тогда мы должны всерьез уверовать, что все те механические, филигранно описанные существа, с их прыщиками, волосками, бурчанием в желудке, икотой, а также жадностью, подлостью, лицемерием, хитростью и прочим, есть люди, созданные по образу и подобию Божию. Единственное, что связывает Гоголя с русской традицией, - это странничество как способ жизни, как бегство от себя, от страны, от тоски, с мечтой о своей идеальной России.
Можно сказать, что ее он сочинил - эту Россию.
Гоголь глубоко трагичен, несмотря на видимый комизм своих творений. Он давно разуверился. Разуверившийся в роде человеческом, он с помощью огромного религиозного усилия пытался преобразить своих героев и огромным религиозным усилием уговаривал себя во втором томе «Мертвых душ» в преображении своих героев и, в первую очередь, - столь неоднозначного мистера Чичикова.
Диккенс же почти всегда радостен - то светло, то печально; его мир пронизан юмором, согревающим своим теплом даже острые сатирические картины.
Диккенс обошел в своем «холодном доме» все углы и щели: и ничего не осталось, ничто не миновало его остроумного взгляда. Но было у него одно главное отличие от нашего странного русского писателя: Диккенс любил даже тех, над кем смеялся. Он вообще очень любил простых, незаметных, обычных людей, их тихий домашний уют. Его любовь достигла такого пафоса, что каким-то особым гимном он воспел даже Очаг, превратив его в алтарь Дома. Так Дом, согретый любовью, превращается у него в тихое святилище, в точку отсчета любой человеческой жизни. Человек, оскорбивший семейный очаг или недооценивший любовь к нему, как правило, должен пройти долгие дороги испытаний. Но и, обязательно вернувшись, раскаяться в том, что изменил тихой гавани любви.
Парадокс в том, что фантастический Гоголь остается одним из самых современных писателей России. И мы снова и снова завороженно разглядываем гоголевских человечков, узнавая в их лицах и поступках каждый день нашей повседневной жизни. Проходят столетия, царский строй сменяют большевики, за ними является новая-старая Россия, шарманщик крутит ручку своей шарманки, а по огромной растекшейся во все стороны стране движутся Вечно Живые Мертвые Души - Чичиковы, Кувшинные Рыла, Хлестаковы, Городничие и cetera, cetera…
Наталья Громова. Мистер Пиквик против господина Чичикова.// «РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры» № 3, страницы 13-21
англ. Charles Dickens. The Posthumous Papers of the Pickwick Club, Containing a Faithful Record of the Perambulations, Perils, Travels, Adventures and Sporting Transactions of the Corresponding Members · 1837
12 мая 1827 г. прошло заседание Пиквикского клуба, посвящённое сообщению Сэмюэла Пиквика, эсквайра, и озаглавленное: «Размышления об истоках Хэмстедских прудов с присовокуплением некоторых наблюдений по вопросу о теории колюшки». На нём был учреждён новый отдел под названием Корреспондентское общество Пиквикского клуба в составе: Сэмюэл Пиквик, Треси Тапмен, Огастес Снодграсс и Натэниэл Уинкль. Цель создания общества - раздвинуть границы путешествий мистера Пиквика, расширив тем самым сферу его наблюдений, что неминуемо приведёт к прогрессу науки; члены общества обязаны представлять в Пиквикский клуб достоверные отчёты о своих изысканиях, наблюдениях над людьми и нравами, оплачивая собственные путевые издержки и почтовые расходы.
Мистер Пиквик неустанно трудился всю жизнь, преумножая своё состояние, а удалившись от дел, посвятил себя Пиквикскому клубу. Он был опекуном мистера Снодграсса, молодого человека с поэтическими наклонностями. Мистер Уинкль, также молодой человек из Бирмингема, которого отец отправил на год в Лондон для обретения жизненного опыта, имел репутацию спортсмена; а мистер Тапмен, джентльмен почтенного возраста и габаритов, сохранил, несмотря на годы, юношеский пыл и пристрастие к прекрасному полу.
На следующее утро Корреспондентское общество отправляется в своё первое путешествие, и приключения начинаются немедленно, ещё в Лондоне. Добросовестно занося в записную книжку свои наблюдения, мистер Пиквик был принят за шпиона, и кучер решил поколотить его и присоединившихся к нему друзей. Кучер уже начал осуществлять своё намерение - пиквикистов спасает не слишком хорошо одетый, но весьма самоуверенный и говорливый джентльмен, который оказался их попутчиком.
Вместе они доезжают до Рочестера, и в знак благодарности друзья приглашают его на обед. Обед сопровождался столь обильными возлияниями, что для троих пиквикистов плавно и незаметно перетёк в сон, а мистер Тапмен и гость отправились на бал, происходящий здесь же, в гостинице, причём гость позаимствовал фрак уснувшего мистера Уинкля. На балу они пользовались таким успехом, что вызвали ревность полкового врача, имевшего серьёзные виды на некую вдову, весьма охотно танцевавшую с ними; в итоге полковой врач счёл себя оскорблённым, и наутро мистера Уинкля разбудил его секундант (ни врачу, ни пиквикистам гость не сообщил своего имени, поэтому ревнивец разыскивал владельца фрака). Уинкль, не в силах вспомнить событий вчерашнего вечера, принимает вызов. Он в ужасе, ибо, несмотря на репутацию спортсмена, совершенно не умеет стрелять. К счастью, у роковой черты выясняется, что доктор жаждет отнюдь не его крови, и дело кончается решением выпить вместе по стакану вина. Вечером в гостинице дуэлянты находят тех, кто им нужен: Тапмена и гостя пиквикистов, который оказывается странствующим актёром Альфредом Джинглем. Так и не получив удовлетворения, они удаляются - дуэль с актёром невозможна!
В Рочестере проводятся военные маневры - событие, которого пиквикисты пропустить не могут. В ходе маневров ветер унёс шляпу мистера Пиквика, и, догоняя её, он сталкивается с каретой мистера Уордля. Бывая в Лондоне, мистер Уордль посетил несколько заседаний Пиквикского клуба и помнил друзей; он радушно приглашает их в карету, а потом и в своё поместье Менор Фарм - погостить.
Семья мистера Уордля состоит из его матери, его незамужней сестры мисс Рейчел и двух его юных дочерей Эмили и Изабеллы. Дом полон многочисленными гостями и домочадцами. Это гостеприимное семейство несёт в себе дух доброй старой Англии. Гостей развлекают стрельбой по воронам, причём мистер Уинкль, ещё раньше продемонстрировавший незнакомство с конным спортом, подтвердил своё полное неумение стрелять, ранив мистера Тапмена. За раненым ухаживает мисс Рейчел; вспыхивает любовь. Но на крикетном матче в Магльтоне, который решили посетить мистер Уордль и пиквикисты, они снова встречают Джингля. После матча и обильных возлияний он сопровождает их домой, очаровывает всю женскую половину Менор Фарм, добивается приглашения погостить и, подслушивая и подглядывая, начинает плести интригу с целью или жениться на мисс Рейчел и завладеть её состоянием, или получить отступного. Заняв денег у Тапмена, он уговаривает старую деву бежать в Лондон; её брат и пиквикисты пускаются в погоню и настигают беглецов в последнюю минуту: брачная лицензия уже получена. За сто двадцать фунтов Джингль легко отказывается от мисс Рейчел и тем самым становится личным врагом мистера Пиквика.
Вернувшись в Лондон, мистер Пиквик хочет нанять слугу: ему понравились остроумие и сообразительность коридорного из гостиницы, где они обнаружили мисс Рейчел. Когда он заговорил об этом со своей квартирной хозяйкой миссис Бардл, та почему-то рассудила, что мистер Пиквик делает ей предложение и, ответив согласием, немедленно заключила его в объятия. Эту сцену застали подоспевшие пиквикисты и маленький сын миссис Бардл, который тотчас заревел и бросился бодать и щипать джентльмена. Слугу мистер Пиквик нанимает в тот же вечер, но в то же время оказывается ответчиком по делу о нарушении брачного обещания, ущерб от которого миссис Бардл оценила в полторы тысячи фунтов.
Не ведая о сгустившихся над его головой тучах, он со своими друзьями отправляется в Итонсуилл наблюдать предвыборную борьбу и выборы мэра, и там, будучи приглашён на костюмированный завтрак миссис Лео Хантер, создательницы «Оды издыхающей лягушке», встречает Джингля. Тот, увидев пиквикистов, скрывается, и мистер Пиквик со своим слугой Сэмом Уэллером разыскивают его, чтобы разоблачить. Сэм знакомится со слугой Джингля (или другом, выступающим в роли слуги) Джобом Троттером и узнает от него, что Джингль готовится похитить из пансиона некую юную леди и тайно обвенчаться с ней. Разоблачить его можно, только лишь застав на месте преступления, - и мистер Пиквик проводит ночь в саду пансиона под проливным дождём, бесплодно дожидаясь, когда мошенники приедут за леди. Разумеется, он не дождался ничего, кроме ревматизма и чрезвычайно неловкого положения, возникшего, когда он постучал среди ночи в дверь пансиона. Джингль опять насмеялся над ним! Хорошо ещё, что приехавшие в эти края на охоту мистер Уордль со своим будущим зятем мистером Трандлем удостоверяют его личность и разъясняют недоразумение хозяйке пансиона!
Пиквикисты также получают приглашение на охоту, а затем и на свадьбу Трандля и дочери Уордля Изабеллы, которая состоится на святках в Менор фарм. Охота кончилась для мистера Пиквика пробуждением в сарае для скота соседа-помещика. Весь день его, страдающего от ревматизма, Сэм возил в тачке, а после пикника, он, отдав должное холодному пуншу, был оставлен спать прямо в тачке под живописным дубом, росшим на территории соседа, и спал так сладко, что не заметил, как его перевезли.
От отца Сэма, кучера, мистер Пиквик узнает, что тот вёз Джингля и Троттера в Ипсуич, причём они весело вспоминали, «как обработали старую петарду» - так они именовали, безусловно, мистера Пиквика. Возжаждав мести, мистер Пиквик и Сэм едут в Ипсуич. Гостиница, где они остановились, обширна и запущенна, коридоры её запутанны, а комнаты как две капли воды похожи друг на друга - и, заблудившись, мистер Пиквик среди ночи оказывается в комнате леди в жёлтых папильотках. Это обстоятельство едва не сыграло роковую для него роль, ибо джентльмен, сделавший наутро ей предложение, был ревнив, и леди, боясь дуэли, ринулась к судье с просьбой превентивно арестовать мистера Пиквика - но, к счастью, положение спасает Сэм, который так же страстно хочет отомстить Троттеру, как его хозяин - Джинглю. Сэм успел узнать, что Джингль под именем капитана Фиц-Маршалла «обрабатывает» семейство судьи; мистер Пиквик предостерегает судью, где вечером они смогут встретиться с бродячим актёром лицом к лицу. Сэм на кухне поджидает Троттера, который, подобно тому, как его хозяин обольщает дочь судьи, занимается скопившей деньжат кухаркой. Именно здесь Сэм знакомится со служанкой Мэри и находит в ней премного совершенств. Вечером Джингль и Троттер разоблачены, мистер Пиквик гневно бросает им в лицо слова «негодяй» и «мошенник».
Тем временем настали святки, и друзья отправились к мистеру Уордлю. Праздник так удался, что мистер Пиквик сменил неизменные гетры на шёлковые чулки и принял участие в танцах, а также в катании по ледяной дорожке, что и закончилось для него купанием в проруби; мистер Уинкль нашёл свою любовь - мисс Арабелла Эллен была подружкой невесты; и все общество познакомилось с двумя студентами-медиками, один из которых был братом мисс Эллен.
Наступил день суда над мистером Пиквиком по делу о нарушении брачного обещания. Интересы миссис Бардл защищали Додсон и Фогг, интересы мистера Пиквика - Перкинс. Хотя понятно было, что все шито белыми нитками, и нитки эти торчат, мистер Пиквик катастрофически проигрывает процесс: Додсон и Фогг знают своё дело. Они настолько уверены в себе, что предложили миссис Бардл принять дело на свой риск и не требовать уплаты судебных издержек, если им ничего не удастся вытянуть из мистера Пиквика, о чем якобы простодушно поведал залу слуга мистера Пиквика Сэм, вызванный свидетелем. Дело было решено в пользу истицы. Однако, не желая потворствовать несправедливости, мистер Пиквик наотрез отказался платить судебные издержки, предпочтя долговую тюрьму. А перед тем, как в ней оказаться, он предлагает друзьям совершить путешествие в Бат, на воды.
В Бате мистер Уинкль становится жертвой смешного недоразумения, вследствие чего, опасаясь дуэли, бежит в Бристоль и там случайно обнаруживает бывших студентов-медиков, ныне практикующих врачей, один из которых - брат его возлюбленной, а другой - его соперник. От них он узнает, что его Арабелла живёт с тёткой в этом же городе. Мистер Пиквик хочет вернуть Уинкля в Бат с помощью Сэма, но вместо этого сам выезжает в Бристоль и помогает совершиться свиданию Уинкля и Арабеллы. А Сэм в соседнем доме обретает свою Мэри.
По возвращении в Лондон мистера Пиквика препровождают в долговую тюрьму. Какой простор для наблюдений людей и нравов! И мистер Пиквик слушает и записывает многочисленные судебные и тюремные истории, как раньше собирал и записывал рассказы странствующего актёра, священника из Дингли-Делла, торгового агента, кучера, своего слуги Сэма; легенды о принце Блейдаде и о том, как подземные духи похитили пономаря... Однако вывод, к которому он приходит, неутешителен: «У меня голова болит от этих сцен, и сердце тоже болит».
В тюрьме мистер Пиквик встречает Джингля и Троттера, оборванных, истощённых и голодных. Потрясая их великодушием, он даёт им денег. Но мистер Пиквик и сам потрясён великодушием своего слуги, который сел в тюрьму, чтобы с ним не расставаться.
Между тем, не вытянув ничего из мистера Пиквика, ушлые Додсон и Фогг заставили миссис Бардл совершить «пустую формальность»: подписать долговое обязательство на сумму издержек по судебному делу. Так миссис Бардл тоже оказалась во Флите. Сэм и поверенный Пиквика Перкер взяли у неё письменные показания о том, что с самого начала это дело было затеяно, раздуто и проведено Додсоном и Фоггом и что она глубоко сожалеет о причинённом мистеру Пиквику беспокойстве и возведённой на него клевете. Оставалось только уговорить мистера Пиквика сделать великодушный жест - уплатить судебные издержки за себя и за миссис Бардл, и тюрьму можно покинуть. Уговорить его помогают новобрачные - мистер Уинкль и Арабелла, которые умоляют его быть их послом и к брату Арабеллы, и к отцу Уинкля, чтобы объявить об их браке и получить запоздалое благословение. Мистер Пиквик вносит, кроме того, залог за Джингля и Троттера, которые с его помощью отправляются в Америку и там начинают новую жизнь.
После всех этих приключений мистер Пиквик закрывает Пиквикский клуб и удаляется на покой, сняв дом в тихих и живописных окрестностях Лондона, где и поселяется с верным слугой Сэмом, служанкой Мэри (через два года Сэм и Мэри поженились), а «освятила» этот дом церемония свадьбы мистера Снодграсса и Эмилии, дочери мистера Уордля.
Друзья, обратите внимание на интересный ЖЖ Дениса Кокорина "Занимательная Англия", посвященный британской истории, литературе, языку. Ниже перепост из него. Если вам это интересно, то блог enjoy_england можно добавить в друзья!
Оригинал взят у enjoy_england в Мистер Пиквик и его собутыльники. О напитках в романах Чарльза Диккенса
Есть на свете книги, после прочтения которых в душе воцаряется мир, а в сердце - покой. По крайней мере на время. Однако свойство этих книг такого, что их можно перечитывать регулярно и каждый раз получать необходимую порцию положительной энергии. Иметь под рукой литературный транквилизатор - большое счастье, которое, возможно, улыбается не всякому. В том смысле, что некоторым людям, несмотря на изрядное количество сношенных башмаков или прожитых лет (кому как больше нравится) такая книга в руки не попадалась.
А вот мне повезло… Но прежде - немного лирики. Мир, в котором мы живем, богат и разнообразен. Найти на нашей планете двух человек с совершенно одинаковыми вкусами и пристрастиями - задача не из легких. Бывают группы единомышленников, где каждый радеет за общее дело. Однако приглядевшись, мы обнаружим, что члены таких объединений отличаются друг от друга так же, как вода от огня. Один, к примеру, любит пиво,
Nirvana
и футбол; другой - виски, Шопена и театр; а третий пьет исключительно чай из полевых трав и предпочитает проводить свободное время в тишине и желательно в одиночестве. Я это к тому, что книга, оказывающая целебное воздействие на меня, может вызывать полное равнодушие у миллионов других читателей.
Так вот, мне повезло. Много лет назад, гуляя по книжному магазину, то есть стоя перед стеллажом «Литература на иностранных языках», я наткнулся на «Посмертные записки Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса. «Хм, - подумал я, - пожалуй, стоит приобщиться к классике». И я приобщился. Хотя размерчик и вызывал тревогу. Но начав читать, я уже не смог остановиться. Почему? Во-первых, лингвистическое удовольствие. Во-вторых, замечательный юмор. И в-третьих, мистер Пиквик воплощает собой все самое хорошее, что есть на свете - любовь к ближнему и доброту. А развив в себе эти два качества, ты обретаешь счастье (на мой, конечно, взгляд). Иными словами, через своего героя автор учит нас быть счастливыми. И хотя за эту миссию брались многие, исполнение Диккенса мне ближе всего.
Чарльз Диккенс в 49-летнем возрасте, фотография Джорджа Херберта Уоткинса
И вообще, как сказал как-то Лев Толстой: «Просейте мировую прозу - останется Диккенс». И он совершенно прав. Я считаю, что человек, прочитавший все работы этого английского писателя, познал жизнь сполна.
Шерлок Холмс: Мистер Ватсон!
Доктор Ватсон: Да-да?
Шерлок Холмс: Это роман?
Доктор Ватсон: Да!
Шерлок Холмс: Вы что, читаете романы?
Доктор Ватсон: А вы хотите сказать, что… не читаете? Это же Диккенс!
Кадр из фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»
Но довольно морализаторства! Перейдем к делу. В «Записках Пиквикского клуба» есть один пикантный нюанс: все герои романа постоянно потребляют поднимающие настроение напитки. То есть выпивают, бражничают, бухают, замаривают червячка-алкаша, киряют, квасят, колдыряют, мензурят, закладывают за воротник и так далее.
- Так и есть! - пролепетал мистер Уинкль, роняя фрак. - Я выпил после
обеда слишком много вина, и мне смутно помнится, я выходил на улицу и курил сигару. Факт налицо - я был очень пьян...
В самом деле, алкоголь в романах Диккенса льется пивною рекою с портвейными берегами, ромовыми проливами, джиновыми притоками и еще черт знает чем. В одних только «Записках» спиртные напитки упоминаются более 250 раз (в английском, конечно, тексте). Но что же именно пьют герои одного из моих любимейших произведений?
- О да! - отозвался мистер Пиквик, когда слуга поставил перед ним графинчик бренди и горячую воду.
Мистер Пиквик. Иллюстрация Джозефа Клейтона Кларка (Кида)
О да! Разбавленное горячей водой бренди - бесспорно самый распространенный напиток в работах старика Чарльза. В похождениях Пиквика эта комбинация встречается уже во второй главе:
- Лакей! - заорал незнакомец, неистово потрясая колокольчиком. - Стаканы
- грог, горячий, крепкий, сладкий, на всех.
Позвольте, какой еще грог?! Ведь в оригинальном тексте черным по белому написано: ‘ Here , waiter !.. glasses round - brandy-and-water , hot and strong, and sweet, and plenty. Более того, в русском варианте к этому пассажу даже имеется примечание, в котором говорится: «Грог - ром, разбавленный наполовину водой ». А это, друзья мои, уже плевок в лицо пьянствующим эстетам. Потому что ром изготавливается из сахарного тростника, а бренди - из винограда. Иными словами, толмачи предлагают русскоязычному читателю совершенно другой напиток. Так что будьте бдительны: если вы хотите получать информацию из первых уст - читайте Диккенса в оригинале, ибо в переводах таких неточностей полным-полно.
(Примечание: при написании этого текста я использовал перевод «Записок» Евгения Ланна и Александры Кривцовой - первый попавшийся мне в сети. Я знаю, что это далеко не единственная версия. Но признаюсь, выискивать другие мне категорически не хочется, тем более что зарисовка посвящена напиткам, а не переводам).
Но вернемся к разбавленному горячей водой бренди . Рецепт чрезвычайно прост: наливаете в стакан воды и добавляете по вкусу бренди. Однако если ваша страстная натура не приемлет мелочности, то сделайте наоборот: налейте бренди, а затем добавьте по вкусу воды и почувствуйте себя истинным викторианцем.
Следующий экспонат.
Наконец, мистер Стиггинс, который, судя по многим совершенно
неоспоримым симптомам, влил в себя ананасного грогу
ровно столько, сколько мог вместить, взял шляпу и распрощался.
(
Здесь
у
нас
снова
грог
,
но
мы
будем
исходить
из
оригинала
: At length Mr. Stiggins, with several most indubitable symptoms of having quite as much pine-apple rum-and-water
about him as he could comfortably accommodate, took his hat, and his leave).
Если вы читали «Записки», то наверняка помните, что мистер Стиггинс был проповедником, призывающим общественность к трезвости. При этом сам он, как водится, не просыхал.
- Какой напиток вы предпочитаете, сэр? - спросил Сэм.
- О мой милый молодой друг, - отвечал мистер Стиггинс, - все напитки
суета сует!
- Пожалуй, это верно, сэр, - отвечал Сэм, - но какую суету вы предпочитаете? Какая суета вам больше пришлась по вкусу, сэр?
- О мой молодой друг! - отозвался мистер Стиггинс. - Я презираю их все.
Если есть среди них одна менее ненавистная, чем все остальные, то это напиток, именуемый ромом. Горячий ром, мой милый молодой друг, и три кусочка сахару на стакан
.
("Wot"s your usual tap, sir?" replied Sam.
"Oh, my dear young friend," replied Mr. Stiggins, "all taps is vanities!"
"Well," said Sam, "I des-say they may be, sir; but wich is your partickler wanity? Wich wanity do you like the flavour on best, sir?"
"Oh, my dear young friend," replied Mr. Stiggins, "I despise them all. If," said Mr. Stiggins—"if there is any one of them less odious than another, it is the liquor called rum. Warm, my dear young friend, with three lumps of sugar to the tumbler
.")
Мистер Стиггинс потягивает разбавленный ананасовый ром.
Иллюстрация из книги «Посмертные записки Пиквикского клуба»
Так вот, ананасовый ром . Этот напиток готовится в домашних условиях, желательно за городом, под стрекотание сверчков и веселое потрескивание дров в камине.
Ингредиенты:
1 пинта темного рома
- 1 пинта ананасового сока
- Сахар (тростниковый) по вкусу
Для начала необходимо определиться с объемом. Я специально оставил английские единицы, чтобы создать антураж. Речь здесь идет об имперской пинте (568 мл), так как американская жидкая пинта немного меньше (473 мл). Но для нашего удобства мы можем изобрести русскую пинту, равную 500 мл (пол литра).
Способ приготовления:
Берем равные объемы темного рома и ананасового сока и смешиваем их. Лучше, конечно, сделать сок из настоящего ананаса. После этого следует дать этому делу отстояться пару недель, а потом разлить по бутылкам. Есть и более простой метод: подогреваете ром (не доводя до кипения) и добавляете в него ананасовый сок и немного сахара. Ну и, наконец, можно просто смешать жидкости (ром и сок в равных пропорциях) и добавить туда сахар и горячую воду по вкусу. Как видите, вариантов много.
Кстати, Чарльз Диккенс очень даже любил этот напиток. Говорят, когда он умер, в погребе его дома обнаружили несколько бутылочек.
А сейчас гвоздь программы: английский эквивалент русского ерша. Обратимся к источнику и прочтем фрагмент отчета Бриклейнского отделения Объединенного Эбенизерского общества трезвости:
Г. Уокер, портной, жена и двое детей. Признается, что, находясь в лучшем материальном положении, имел привычку пить эль и пиво; говорит, что не уверен в том, не случалось ли ему на протяжении двадцати лет отведывать аккуратно два раза в неделю «песьего носа», каковое питье, по наведенным нашим Комитетом справкам, состоит из теплого портера, сахара, джина и мускатного ореха . (H. Walker, tailor, wife, and two children. When in better circumstances, owns to having been in the constant habit of drinking ale and beer; says he is not certain whether he did not twice a week, for twenty years, taste "dog"s nose," which your committee find upon inquiry, to be compounded of warm porter, moist sugar, gin, and nutmeg ).
Итак, «Песий нос» (Dog ’ s nose ).
Ингредиенты:
1 пинта портера (при отсутствии выбора можно использовать Guiness)
1 стопочка джина
1 чайная ложка тростникового сахара
Тертый мускатный орех по вкусу
Способ приготовления:
Подогрейте портер (не доводя до кипения), добавьте туда джин и сахар, перемешайте и посыпьте сверху мускатным орехом. Получается весьма вкусная штука, которая особенно подходит для зимних вечеров в уютном помещении (загородный дом) и в компании хороших друзей.
Стакан Песьего носа
Следующий напиток называется Negus (негус, нигес) - в честь полковника Френсиса Нигеса (Francis Negus ), который его придумал. Однако в русском варианте романа (Ланна и Кривцовой) он не упоминается. Переводчики оказались способны на настоящие чудеса, обращая его то в горячее вино, то в глинтвейн, то в портвейн, то еще во что-нибудь этакое. Извольте убедиться:
Одноглазый торговый агент зачерпнул стакан портвейна
из чаши, выпил,
затянулся голландской трубкой…
(
The
one
-
eyed
bagman
ladled out a glass of negus
from the bowl, and drank it; smoked a long whiff out of the Dutch pipe…)
Миссис Уэллер не замедлила воздать должное смеси. Сначала славная
леди заявила, что не может проглотить ни капли, потом проглотила маленькую капельку, потом большую каплю, потом великое множество капель: а так как ее чувства отличались свойством тех веществ, на которые сильно действует спирт, то каждую каплю горячего вина
она провожала слезой и таяла до тех пор, пока не прибыла, наконец, в юдоль печали и плача.
(Nor was Mrs. Weller behind-hand in doing justice to the composition. The good lady began by protesting that she couldn"t touch a drop—then took a small drop—then a large drop—then a great many drops; and her feelings being of the nature of those substances which are powerfully affected by the application of strong waters, she dropped a tear with every drop of negus
, and so got on, melting the feelings down, until at length she had arrived at a very pathetic and decent pitch of misery).
Ингредиенты:
1 пинта портвейна
1 кварта (2 пинты) горячей воды
Четверть фунта тростникового сахара (1 фунт - примерно 450 грамм)
1 лимон
Тертый мускатный орех
Способ приготовления:
Налейте портвейн в емкость, выжмите туда лимон, добавьте сахар и мускатный орех, залейте горячей водой, накройте емкость крышкой и поставьте остужаться. Минут через 15 можно подавать к столу.
У негуса, конечно же, есть разновидности. В частности, «Дымящий епископ» (Smoking bishop ). Название на первый взгляд может показаться странным, однако объясняется крайне просто: в свое время этот напиток потребляли из чаш, похожих на епископскую митру (головной убор). В «Пиквике» он не встречается, но присутствует в других произведениях автора (напр. «Рождественская песнь» - A Christmas Caro l ) .
Эбенезер Скрудж угощает Боба Крэтчита «Дымящим епископом». Иллюстрация к книге «Рождественская песнь»
Ингредиенты:
6 севильских апельсинов (жесткий, кислый, даже горьковатый, апельсин)
Четверть фунта тростникового сахара
Бутылка красного сухого вина
Бутылка портвейна
Зубчики гвоздики
Способ приготовления:
Запеките апельсины в духовке (пока они не станут слегка коричневыми), после поместите их в глиняную емкость и воткните в каждый по 5 зубчиков гвоздики. Добавьте сахар и вино (не портвейн), накройте крышкой и забудьте об этом на несколько часов - пусть настаивается. Затем выжмите из апельсинов сок (в глиняную емкость) и пропустите получившуюся жидкость через дуршлаг. Потом добавьте туда портвейн и подогрейте, не доводя до кипения.
Поверьте, вкусив этот нектар, вам сразу же захочется стать лучше. У вас возникнет желание очиститься от пороков и греховных помыслов. Ваше сердце нальется добротой и безграничной любовью. И если после принятия напитка вы встретите на лестничной клетке вашего быдло-соседа, курящего, сидя на корточках, вы не окинете его как прежде презрительным взглядом, а, нежно улыбнувшись, приветливо скажите: «Здравствуй, Аркадий!»
Кстати, помимо епископа существуют и другие «дымящие» клирики: архиепископ, кардинал и даже сам Папа. Но оставим служителей культа в покое и перейдем к последним экспонатам.
Этих напитков в «Пиквике» тоже нет. Но из человеколюбия я просто обязан их упомянуть, потому что они, как уверяет герой романа «Домби и сын» кузен Финикс, излечивают от хандры.
Домби страдает упадком сил и разрешит порекомендовать ему средство, которое мне часто помогало - мне случалось иногда чувствовать ужасную дурноту, ибо я вел довольно беспутный образ жизни в те времена, когда люди жили беспутно, - я бы, собственно говоря, посоветовал яичный желток, взбитый с сахаром и мускатным орехом в стакане хереса ; выпивать по утрам с сухариком. Джонсон , державший зал для бокса на Бонд - стрит , человек весьма сведущий , о котором мой друг Гэй несомненно слышал , говорил , бывало , что , тренируясь перед выступлением на ринге , они заменяли херес ромом (If my friend Dombey suffers from bodily weakness, and would allow me to recommend what has frequently done myself good, as a man who has been extremely queer at times, and who lived pretty freely in the days when men lived very freely, I should say, let it be in point of fact the yolk of an egg, beat up with sugar and nutmeg, in a glass of sherry , and taken in the morning with a slice of dry toast. Jackson, who kept the boxing-rooms in Bond Street - man of very superior qualifications, with whose reputation my friend Gay is no doubt acquainted - used to mention that in training for the ring they substituted rum for sherry ).
Обложка к «Домби и сыну» Чарльза Диккенса
Эти чудодейственные эликсиры называются Sherry Flip и Rum Flip (хересовый флип и ромовый флип).
Итак, Sherry Flip .
Ингредиенты:
1 яйцо
Полпинты хереса
1 чайная ложка сахара
Щепотка тертого мускатного ореха
Способ приготовления:
Поместите все ингредиенты (кроме ореха) в бокал и мешайте, пока не получите однородную массу. После добавьте мускатный орех. Это все. Rum Flip готовится так же, только вместо хереса требуется четверть пинты рома и при необходимости немного горячей воды.
Что ж, теперь у вас есть возможность попробовать Диккенса на вкус. Надеюсь, вам понравится. Однако помните, что чрезмерное употребление алкоголя может нанести вред вашему здоровью.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке:
Нарядный, фантастически вкусный и по-настоящему праздничный торт Мистер Пиквик. Это мой любимый торт медовик с замороженной вишней, орехами и сметанным кремом, покрытый шоколадной помадкой, обожаю его печь. Времени тратится минимально, из-за его “панчообразности” выпекается только один корж. А по вкусу Мистер Пиквик превосходит многие затратные по времени торты. (Таким же образом я оформляю торт из шоколадного бисквита с ананасами и нежнейший торт-десерт ). Есть у любимого медовика еще одно преимущество - я выпекаю очень большой корж, остаются излишки, которые прекрасно хранятся в морозилке в течение очень длительного времени. В случае внезапных гостей их можно подать в виде медового печенья или быстро приготовить десерт Мистер Пиквик. Все рецепты медовой выпечки - .
Состав:
На тесто:
- Мед — 4 полные столовые ложки
- Сахар — 250 грамм
- Масло сливочное — 2 столовые ложки
- Яйца — 6 штук
- Мука — около 300 грамм
- Сода — 1 чайная ложка
- Растительное масло без запаха для смазывания формы для выпечки
На крем и начинку:
- Сметана 15% — 1 кг
- Сахар — 200 грамм
- Ванилин — 2 пакетика (2 грамма)
- Вишня размороженная (или свежая) без косточек — 200-250 грамм
- Орехи грецкие – 50-70 грамм
На помадку:
- Сметана 15% — 4 столовые ложки
- Какао нерастворимое — 2-3 столовые ложки
- Сахар — 4 столовых ложек
- Вода — 1-2 столовые ложки (при необходимости)
Как приготовить вкусный и нарядный торт на медовом корже со сметанным кремом, орехами и вишней, покрытый простой шоколадной помадкой
Если вишня используется замороженная, то ее нужно разморозить в сите и слегка отжать. Из выделившегося при размораживании сока легко приготовить яркий и вкусный В ковшике на очень слабом огне растопить мед.
Растопить мед
В горячий мед всыпать соду. Тщательно перемешать - вся сода должна вступить в реакцию и подняться пеной.
Всыпать соду
Добавить остальные ингредиенты. Сначала сахар, перемешать. Затем сливочное масло, перемешать. Снять с огня, вбить по одному яйца, перемешивая после каждого. Всыпать просеянную муку, перемешать до однородности, тесто должно быть по консистенции как густая сметана.
Тесто на корж
Смазать форму для выпечки растительным маслом и вылить тесто. Все это делается очень быстро - дольше читать рецепт.
Вылить тесто в форму
Я использую чугунную сковороду диаметром 32 см с небольшими бортиками. Выпекать корж для медового торта в духовке, разогретой до 180 градусов около 40 минут до интенсивного золотистого цвета. Готовность проверить, проткнув деревянной шпажкой, она должна остаться сухой.
Готовый корж
Корж из медового теста для медовика с вишней, орехами и сметанным кремом готов. Вынуть медовый корж из сковороды, остудить. На торт среднего размера пойдет чуть больше половины коржа. Разрезать половину коржа на небольшие кусочки.
Разрезать на небольшие кусочки
Приготовить сметанный крем - хорошо перемешать сметану с сахаром и ванилином, (около 4 ложек сметаны оставить на помадку). Нужно выбрать посуду сферической формы, в которой будет застывать Медовик Мистер Пиквик. Это может быть салатница, небольшая миска, я пользуюсь чашей от весов объемом 1,8 литра. Застелить пищевой пленкой форму, вылить на донышко немного крема и выложить первый слой из кусочков коржа, обмакивая каждый в крем. Когда один слой кусочков выложен, полить кремом. Крема не жалеть, медовое тесто очень хорошо его впитывает. Это у нас сформирована верхушка торта.
Выкладывать кусочки коржа вперемешку с кремом
Нарезать орехи довольно крупно. Посыпать половиной орехов, выложить еще один слой, посыпать размороженной вишней.
Выложить слой вишни
И продолжать формировать торт Мистер Пиквик, обмакивая кусочки медового коржа в сметанный крем и дополнительно поливая кремом недостаточно пропитавшиеся кусочки. Использовать всю вишню и все орехи. Полностью заполнить выбранную форму для торта. В самом конце я выкладываю уже не маленькие кусочки, а тонкие ломтики коржа. Это будет донышко медового торта со сметанным кремом, орехами и вишней. Слегка утрамбовать.
Донышко торта
Завернуть концы пищевой пленки и отправить на ночь в холодильник. Излишки коржа положить в морозилку (вы потом разрежете его на красивые ромбики и получится медовое печенье). Или приготовить из излишков быстрый Десерт Мистер Пиквик: 1)перемешать кусочки коржа со сметанным кремом 2)выложить в креманки или маленькие вазочки 3)посыпать корицей, орехами и тертым шоколадом 4)остудить в течение получаса. Если есть свежие фрукты и ягоды, чернослив или консервированные ананасы - положить в середину. Такие добавки улучшат и вкус и вид десерта.
Десерт Мистер Пиквик
Осталось закончить медовый торт Мистер Пиквик - на следующее утро проделываем все в обратном порядке - развернуть пленку, накрыть блюдом, на котором торт будет подаваться к столу и перевернуть.
Перевернуть торт на блюдо
Придерживая за кончики пленки, аккуратно поддеть ножиком и снять форму.
Освободить торт от формы
Освободить медовый торт Мистер Пиквик от пленки, стараясь не повредить верхний слой сметанного крема. Приготовить помадку - смешать сахар со сметаной и какао, довести до кипения, проварить 30-40 секунд. Покрыть торт шоколадной помадкой. Если помадка слишком густая для того, чтобы живописно стекать по краям, добавить немного, 1-2 столовые ложки воды и снова вскипятить.
Торт медовик со сметанным кремом, вишней и орехами
Дать Медовику с замороженной вишней, орехами и сметанным кремом постоять пару часов в холодильнике. Когда шоколадная помадка застынет, торт Мистер Пиквик можно разрезать.
Торт на медовых коржах со сметанным кремом и вишней
Торт Мистер Пиквик на медовом корже со сметанным кремом, вишней и орехами, покрытый простой шоколадной помадкой, готов.
Медовый торт Мистер Пиквик
Заварить хорошего чаю, я люблю с этим тортом чай каркаде.
Стоит хоть раз приготовить медовый торт с вишней, орехами и сметанным кремом - и он станет очень популярным в вашем меню, ручаюсь!
Торт медовик со сметанным кремом, орехами, вишней и шоколадной глазурью
Ну и напоследок, вишню можно заменить любыми мягкими фруктами и ягодами. Я в сезон пеку торт Мистер Пиквик с малиной и голубикой, это - что-то невероятное! Приятного аппетита!